Постмодерн шагает по планете

Легкий и быстрый успех стратегии Рональда Рейгана против мощнейшей сверхдержавы резко контрастирует с очевидным неуспехом военной стратегии Буша-младшего против значительно более слабой «оси зла». Это же подтверждает успех «цветных революций» на пространстве СНГ — они демонстрируют то же самое постмодернистское искусство побеждать без войны. Характерно, что демонстрируют его не неоконы, а их оппонент, демократ-постмодернист Джордж Сорос. В первую очередь это, конечно, связано с различием геокультур СНГ и Ближнего Востока. Но не меньшую роль, как представляется, сыграло и то, что триумф Контрреформации, учитывая идеологическую враждебность неоконсерваторов к «политкорректности», сыграл с ними злую шутку. Военная слабость «оси зла» привела к тому, что Буш-младший без сколько-нибудь серьезного диалога с Ираком решил применить против него силовую стратегию смены режима, которую Рейган не мог применить против СССР даже при всем своем желании. Результат налицо: степень озлобленности иракского населения сейчас такова, что Америка просто неспособна выиграть там войну с террором, поскольку проиграла главное — психологическую войну.

Тем не менее следует отдать Бушу-младшему должное — он учится. Америка меняет тактику — после неожиданных успехов «цветных революций» на территории СНГ «горячая война» против «оси зла» приостанавливается. Архитектор иракской войны Пол Вулфовиц переброшен из Пентагона на руководство Всемирным банком, в то время как Джон Негропонте, посол США в Ираке и специалист по тайному свержению неугодных режимов в соседних странах, отправлен проводить реорганизацию американских спецслужб. В этом же ряду стоит и направление еще одного «ястреба» — Джона Болтона — на пост представителя США в ООН. Назначения неожиданные, но вполне логичные: похоже, Буш извлек уроки из иракской кампании и решил переориентировать свой неоконсервативный «мозговой центр» на «цветные революции».

«Одно из наиболее вдохновляющих событий 2004 года — избрание Виктора Ющенко. Украина ни по одному критерию не соответствует роли многообещающей демократии, и единственным менее перспективным в этом смысле является лишь Афганистан. Но эти революции продемонстрировали несостоятельность клише о том, что демократические преобразования не могут быть навязаны внешними силами. Теперь уроки Украины мы должны использовать в других местах. Очевидным кандидатом является Иран», — так определил главное внешнеполитическое достижение Америки в прошлом году Макс Бут, один из руководителей американского Совета по внешней политике (CFR) и известный пропагандист неоконсерватизма. При этом он указал на главное препятствие для реализации такой политики в мировом масштабе: «цветные революции» не прописаны в официальной доктрине администрации Буша.

Как известно, доктрина Буша предусматривает возможность «смены режима» лишь в странах-спонсорах терроризма. Однако даже режим Саддама Хусейна вписать в столь узкие рамки доктрины не удалось. Так что Бут прав: если Вашингтон намерен и впредь проводить политику смены режимов извне, то доктрину Буша надо расширять. И в середине марта два влиятельных американских сенатора — республиканец Джон Маккейн и демократ Джозеф Либерман подготовили бипартийный законопроект «О продвижении демократических ценностей...». Законопроект предлагает президенту Бушу назначить специальных уполномоченных советников и помощников как в свой штат, так и в Госдепартамент, Совет национальной безопасности и все посольства США в странах, где демократия находится под гнетом диктатуры. Ежегодные ассигнования на поддержку демократических движений в несвободных странах предлагаются в сумме 250 миллионов долларов. Законопроект предусматривает меры преследования диктаторов, в том числе отслеживание их финансовых активов.

Признанием необходимости права на вмешательство стал и апрельский план генсека ООН Кофи Аннана по реорганизации этой организации. Аннан заявил, что Комиссия ООН по правам человека не справляется с возложенными на нее обязанностями и что вместо Комиссии должен быть создан небольшой Совет по правам человека, которому надо предоставить столь же широкие полномочия, как Совету безопасности или Генеральной ассамблее. Генеральный секретарь также призвал СБ ООН принять резолюцию, в которой четко определить критерии принятия решения о применении силы в международных конфликтах, в том числе в превентивных целях. В случае геноцида, этнических чисток и преступлений против человечности все страны ООН должны признать, что они обязаны защитить тех, чья жизнь подвергается опасности, говорится в его докладе. Конечно, это значительно меньше того, чего добивается Буш, именно поэтому он и делегирует в ООН столь известного «империалиста» как Болтон, против чего яростно возражают американские демократы, настаивающие на сотрудничестве с ООН.

На подходе к «черной дыре» Постмодерна

Диалектика рейгановской Контрреформации была наглядно продемонстрирована на последних президентских выборах в США. Выборы концентрировались вокруг проблемы иракской войны и носили глубоко символический характер — сенатор Джон Керри, кандидат от Демократической партии, был одним из известных «революционеров 1968 года» и возглавлял радикальное антивоенное движение «Вьетнамские ветераны против войны». Однако в октябре 2002 года он, как сенатор, проголосовал за предоставление Бушу полномочий для военной интервенции в Ираке. И даже когда более поздние сенатские расследования показали, что Багдад не имел связей с «Аль-Каидой» и давно свернул программы разработки оружия массового поражения, Керри своей позиции не изменил — он ругал Буша не за ничем не спровоцированную интервенцию, а лишь за то, что тот послал войска в Ирак, «не имея плана, как выиграть мир».

«Мы убедились, что эта война была вызвана стремлением народа добиться свободы от любой формы колониального вмешательства. Мы видели, как жестко приходилось принуждать вьетнамцев защищаться от той самой угрозы, от которой мы пришли их освобождать. Мы видели Вьетнам, который разрушался в равной степени как американским антитеррором, так и вьетконговским терроризмом», — свидетельствовал Керри перед американским сенатом в апреле 1971 года. Другими словами, тогда, во время «революции 1968 года», он был готов скорее признать право вьетнамцев жить в условиях коммунистической диктатуры, чем принуждать их силой защищаться от этой угрозы. Теперь же он не сомневается в праве американского президента освобождать иракцев от власти диктатора независимо от их собственного желания — такую вот постмодернисткую диалектику прошел лозунг «make love, not war» даже в рядах самих «революционеров 1968 года».

Другими словами, мировой «вьетнамский синдром», сформировавший революцию 1968 года, мертв — прошлогодние президентские выборы в США, которые выиграл Джордж Буш, и парламентские в мае в Великобритании, вновь сделавшие Тони Блэра премьером, продемонстрировали это самым наглядным образом. На такой же поворот общественного мнения указывает и избрание кардинала-консерватора Ратцингера новым папой Бенедиктом XVI, который как раз в эпохальном 1981 году, когда по всему миру начинался победный марш рейгановской Контрреформации, возглавил Конгрегацию по делам вероучения — преемницу инквизиции. И теперь этот марш грозит завершиться построением Однополярного Мира и отрицанием одного из исходных принципов Постмодерна, выработанного в ходе вьетнамской войны, — права каждого народа на собственный стиль жизни независимо от мнения какой-либо Империи.

То, что контркультура победила в главном и Запад сохранил, даже несмотря на рейгановскую Контрреформацию, право каждого человека на собственный стиль жизни, в доказательстве не нуждается. Вопрос стоит в другой плоскости: каково право каждого народа на собственный, заведомо «недемократический» (например, коммунистический или исламский режим) стиль жизни? Кто и как должен решать вопрос о необходимости смены режима в такой стране? Ведь «цветные революции», свергнувшие пусть коррумпированные, но при этом явно не диктаторские и вполне дружественные Америке режимы Шеварднадзе, Кучмы и Акаева, наглядно демонстрируют, что Запад не намерен ограничиваться сменой только террористических и диктаторских режимов при условии мирного характера революции.

Постмодерну как идеологии глобального постиндустриального периода, возможно, принадлежит будущее, но нельзя, чтобы это будущее определялось доктриной Буша. Раз государства руководствуются не моралью, а национальными интересами, то «ни одному государству в отдельности нельзя доверить защиту универсальных принципов. Поскольку всегда, когда возникает конфликт между универсальными принципами и собственными интересами, побеждают последние. Карательные меры могут быть неизбежны, но они должны следовать общепринятым нормам и принципам», — вполне резонно возражает неоконам Сорос.

Решающая политическая схватка за постмодернистскую интерпретацию принципов «прав народов» — реорганизация ООН, которую генсек Кофи Аннан надеется провести в сентябре этого года, — еще впереди. А пока России самое время вновь осмотреться и самоопределиться относительно принципов Постмодерна. Россия обязана угадать Историю, иначе мы вновь рискуем провалиться в ее яму, как это с нами уже случалось дважды — во время всемирной «революции 1968 года» и нашей собственной «революции 1991 года».<--p>

Лиды:

То, что контркультура победила в главном и Запад сохранил, даже несмотря на рейгановскую Контрреформацию, право каждого человека на собственный стиль жизни в доказательстве не нуждается

Успех постмодернизации гарантирован далеко не всем — у всех перед глазами экономическая и культурная деградация России

Прокатившаяся недавно по постсоветскому пространству волна «цветных революций» является очевидным свидетельством того, что Постмодерн жив и продолжает медленно подтачивать старую постсоветскую геокультуру.

Абсолютно согласна.

Но скорее всего я чего-то недопонял.

А вот более интересный отрывок из интервью лидера майской (1968 года) студенческой революции во Франции, а ныне – председателя фракции «зеленых» в Европарламенте Даниэля Кон-Бендита:

Мне кажется, что 1968 г. вызывает такой интерес, потому что те два столпа, которые поддерживали мир после Второй мировой войны, начали колебаться и рушиться. С одной стороны, в таких странах, как Франция, Германия, Америка, под вопрос ставилась легитимность колониальных и империалистических претензий, которые уже не соответствовали взглядам людей, прежде всего молодых. С другой стороны, в результате волнений, которые возникали в Варшаве, в Праге, ставился под вопрос реально существующий коммунизм как противовес капитализму.

Что в 1968 г. во Франции было замечательным – это отказ как от капитализма, так и от коммунизма, хотя многие варианты ленинизма продолжали существовать. Это были троцкизм, маоизм - такие интересные теории, которые строились на мифе ленинизма, то есть владычестве партии над людьми. И интересный вопрос, который был поставлен в 1968 г. и на который пытались ответить разные течения, развивавшиеся после этого: есть ли что-то такое, что находилось бы по ту сторону коммунизма, по ту сторону капитализма, есть ли что-то более классное, более привлекательное.

Мы в 1968 г. были поставлены перед центральным вопросом: в состоянии ли мы создать проект устройства общества, который не подчинил бы нас ни рынку, ни какой-то партии. И одновременно мы хотели разработать некий новый стиль жизни, который не означал бы подчинения жизненной морали наших родителей. Из этих чувств возникли: женское движение, движение гомосексуалистов, то есть движения, которые означали автономию субъекта по отношению к господствующей морали. И легитимно или нелегитимно, я стал символом мысли о свободе. Соответственно, такими высказываниями, как «запрещено запрещать» или «вся власть силе воображения», мы старались найти новые пути для политики.

Все эти идеи строились на двух мыслях, которые сейчас не кажутся мне столь бесспорными. Речь не идет о том, чтобы взять назад то, что произошло в 1968 г., речь снова идет о вопросе, каким образом люди могут быть в состоянии организовать собственную свободу. Если воспользоваться словами Сартра, то человек – это то, что он сам делает. В результате этого возникают два подхода. Первый – это традиционный революционный подход, корни которого уходят в философию Руссо. Основная мысль состоит в том, что человек по сути своей хорош, лишь социальные условия портят его, вытесняют вот это хорошее. Поэтому должны быть исправлены социальные условия, для того чтобы хорошее в человеке нашло свое выражение.

И вторая мысль – это то, чему мы научились в ходе этого движения. Как только люди оказываются в рамках этого движения, они стараются активно заниматься политикой, активно заниматься самоорганизацией, организацией собственной жизни, собственной свободы.

И для тех, кто интересуется политической философией… Если прочитать Ханну Арендт, то человек приходит, или, лучше сказать, я пришел к следующему выводу: один и тот же человек может быть хорошим и плохим, добрым и злым, он может совершать что-то ужасное и сделать что-то для освобождения. После Первой мировой войны германское общество ощущало тягу к свободе, возникла интеллигенция, которая эту тягу воплощала, и эта тяга существовала между Первой и Второй мировыми войнами. Это общество смогло интегрировать евреев и, в принципе, готово было терпеть меньшинства. И вдруг все это оказалось как будто выметено метлой. Германия построила самую страшную политическую систему, которая когда бы то ни было существовала и которая нашла свое самое страшное выражение в уничтожении евреев, оппозиции, гомосексуалистов, цыган.

Не понимаю автора статьи. Причём здесь постмодерн? Посмодерн имеет несколько контектсов... в статье они все перемешаны и вдобавок приправлены политикой... приштопать воротник к ширинке и назвать сиё посмодерновой вещью?

Женю Папшева, скорее всего пстмдн заитересовал как дизайнера - мастера смешения стилей, коллажа, эклектизма, пародий, пастиша, многогранной символики? Сейчас кажется и аллегории с метафорами из разных эпох соединяют во всю - считается круто...но надолго ли? Я для себя постмодерн называю "творческой игрой фантазирующего разума". Поэтому постмодерна даже как философии существовать не может не то что в политике.