Из письма Булгакова (1936 год):

Quote

«Сегодня у меня праздник. Ровно десять лет тому назад совершилась премьера "Турбиных"... Сижу у чернильницы и жду, что откроется дверь и появится делегация от Станиславского и Немировича с адресом и ценным подношением. В адресе будут указаны все мои искалеченные или погубленные пьесы и приведен список всех радостей, которые они, Станиславский и Немирович, мне доставили за десять лет в проезде Художественного театра. Ценное же подношение будет выражено в большой кастрюле какого-нибудь благородного металла (например, меди), наполненной той самой кровью, которую они выпили у меня за десять лет».

Отношение Булгакова к Станиславскому было далеким от преклонения перед его авторитетом, о чем свидетельствуют записи в дневнике Е.С.:

Quote

«Все это время прошло у Станиславского с разбором "Мольера". М.А. измучен. Станиславский хочет исключить лучшие места: стихотворение, сцену дуэли и т.д. У актеров не удается, а он говорит — давайте, исключим …. Нападает на все то, на чем пьеса держится. Портя какое-нибудь место, уговаривает "полюбить эти искажения". М.А. приходит с репетиций у К.С. измученный. К.С. занимается с актерами педагогическими этюдами. М.А. взбешен — никакой системы нет и не может быть. Нельзя заставить плохого актера играть хорошо". М.А. говорит: система Станиславского, это — шаманство. Вот Ершов, например. Милейший человек, но актер уж хуже не выдумаешь. А все — по системе. Или Коренева? Записывает большими буквами за Станиславским все, а начнет на сцене кричать своим гусиным голосом — с ума сойти можно! А Тарханов без всякой системы Станиславского — а самый блестящий актер!».

Однако в отношении Булгакова к Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко негативизма было больше, чем к Станиславскому. Немировича Булгаков вообще не любил, не принимал его ни как человека, ни как художника и из двух корифеев в своих неудачах Булгаков считал более виноватым именно его.

Из дневника Е.С.:

Quote

«Оля говорит, что Немирович в письмах к ней и Маркову возмущался К.С.'ом и вообще Театром, которые из-за своих темпов потеряли лучшего драматурга, Булгакова. Когда я рассказала это М.А., он сказал, что первым губителем, еще до К.С., был именно сам Немиров... …Я стояла у телефона и молчала. Но если бы чувства могли убивать, наверно, Владимира Ивановича нашли бы мертвым в постели!»

А вот выдержка из письма Булгакова Елене Сергеевне, написанного в период, когда готовилась последняя машинописная редакция романа:

Quote

«Итак, все, казалось бы, хорошо, и вдруг из-за кулисы на сцену выходит один из злых гениев... Со свойственной тебе проницательностью ты немедленно восклицаешь: — Немирович! И ты совершенно права. Это именно он.... Он здоров, как гоголевский каретник, и в Барвихе изнывает от праздности…. Хорошо было бы, если б Воланд залетел в Барвиху! Увы, это бывает только в романе! …Эх, я писал тебе, чтобы ты не думала о театре и Немирове, а сам о нем. Но можно ли было думать, что и роману он сумеет принести вред».

Как в романе, так и в жизни Станиславский был по сути «финдиректором», поскольку являлся одним из основных держателей акций (паёв) МХАТа, и от него зависело начисление дивидендов пайщикам и выплата зарплаты остальным.
Как в жизни имелась взаимная, усиливающаяся с годами, неприязнь корифеев друг к другу, так и в романе чувствуется подспудная неприязнь между Римским и Варенухой.

О взаимоотношениях между двумя столпами МХАТа, и вообще – об атмосфере, царившей в театре (на театре? ), интересно рассказано в воспоминаниях самого Немировича-Данченко, а также в воспоминаниях сына Качалова.

В.И. Немирович-Данченко:

Quote

«На тридцатилетнем юбилее Художественного театра…. Станиславский в своей речи, говоря о нашем с ним тесном тридцатилетнем союзе, несколько раз называл меня "супругой", что вот он с труппой уезжает в Америку, а супруга остается дома беречь хозяйство, что поэтому роль супруги не такая видная, как его — мужа. На это я в своей речи под хохот нашей юбилейной аудитории возражал: я говорил, что супруга — это он, а я — муж, и что это очень легко доказать».

В.В. Шверубович:

Quote

«Приближался тридцатипятилетний юбилей театра… Художники наших мастерских… взяли старый задник размером 12 на 7 метров, слегка его загрунтовали, и Борис Ливанов написал на нем гигантскую карикатуру. Это было чудо театральной графики. Во всю площадь зеркала сцены МХАТа был изображен "Олимп" Художественного театра, на огромном, "двухспальном" троне в центре композиции восседали "супруги" — Константин Сергеевич в виде жены и Владимир Иванович в виде мужа. Константин Сергеевич был в сильно декольтированном платье, обработанном в стиле занавеса Художественного театра, в пенсне и со своей самой обаятельной улыбкой во весь рот. Владимир Иванович — в своем официальном костюме, с булавкой в галстуке и с платочком, кокетливо торчащим из кармана пиджака. Ливанов не побоялся подчеркнуть их разницу в росте: Владимир Иванович сидел на высоких подушках, опираясь ногами о табуретку. Над ними брачные венки держал А.Л. Вишневский. Первоначально он был изображен обнаженным амуром, но потом Ливанов пожалел его и одел в тужурку. С двух сторон их охраняли две секретарши: возле Константина Сергеевича — Рипсимэ Таманцова с трезубцем, а возле Владимира Ивановича — Ольга Бокшанская (родная сестра Е.С. – прим. мое) с секирой. Слева от Константина Сергеевича сидели В.И. Качалов с папиросой, О.Л. Книппер-Чехова в горностае и с чайкой на груди и отвернувшийся от всех со свирепым лицом Л.М. Леонидов. Справа от Владимира Ивановича — И.М. Москвин, М.П. Лилина и М.М. Тарханов. Все эти шесть "стариков" были изображены удивительно похоже, о позе, о выражении лица каждого можно было бы рассказывать без конца — это был тонкий и умный юмористический отчет об их настроении и отношении к своему театру. Когда вся труппа собралась в зрительном зале и был сыгран марш из "Синей птицы", выключен весь свет, раскрыт занавес с чайкой и освещен ливановский занавес (нам удалось подготовить этот эффект в полной тайне), раздался рев смеха и гром аплодисментов. Смех усиливался с каждой минутой — публика постепенно оценивала всю гениальность этого произведения. Потом было много и обид, и огорчений, обе секретарши, например, чуть ли не целый год не здоровались с Ливановым, да и Владимир Иванович, никак этого не демонстрируя, долго сердился на него. Но это было самым талантливым номером юбилея...»

Quote

Но зато советский режиссёр Бортко не мог пройти мимо темы кровавой гэбни. Естественно, в фильме присутствуют упыри из НКВД. Мало ли чего там в романе поэт Бездомный говорил про Соловки? Смело заменим на лагеря! Ведь станет откровенно лучше. Долг советского режиссёра – показать все ужасы тоталитаризма сразу, и неважно, чего там хотел автор книги. В нашем кино всё будет как следует: гэбня засучивает рукава чтобы немедленно избить подозреваемого на допросе, актёр Гафт будет говорить с «кавказским» акцентом – ведь надо же как-то обозначить тему кровавого Берии? Без этого фильм советского режиссёра, который кровавой гэбни отродясь в глаза не видел – не фильм. А то, что от булгаковской иронии и сатиры не осталось и следа – какое нам дело до этого Булгакова?

http://oper.ru/news/print.php?t=1051601588

Наталья - решпект !!

Quote (Selena)

Удивляют попытки повернуть остриё сатиры Булгакова в несвойственную ему сторону.

Эти попытки вообще придают роману другое звучание. Что только не высмеял Булгаков - театральные и литературные круги, толстовство, воинствующий атеизм, потерю духовных ориентиров и пр., но уж свою лояльность к Власти он если и не демонстрировал, то и не опровергал.
Знаменитые многозначительные слова Воланда:"Никогда и ничего не просите!Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут!" - написаны не под впечатлением ли ночного звонка Сталина и не с уважением ли к власть предержащим?

Южанка, ты абсолютно права - это и есть самое главное в любом произведении - чтобы захватило, и чтобы невозможно было оторваться. Но после того, как произведение прочитано - даже через многие годы - интересно все же узнать каков был замысел автора, что подвигло его на написание, кто стоит за любимыми персонажами, в какой атмосфере автор жил и творил.
Читая роман молодыми, мы были увлечены захватывающим, необычным сюжетом, и, упиваясь слогом и стилем, восхищались высокими чувствами героев, что-то додумывая от себя - участвуя в сотворчестве, поскольку лакуна имеется, как сказала Алька. Мы были молоды, романтичны, и восприняли роман только как повествование о верной и вечной любви, повествование с элементами фантастики и необычным юмором. Сатанинским юмором.
Таким роман был заявлен советскому читателю, преподнесен литературными критиками - роман о любви. Тогда в конце 60-ых и в 70-ых мы мало задумывались о замысле автора, прототипах и пр. Нам казалось, что с этим все и так понятно.

Сейчас подобное прочтение столь сложного и неоднозначного произведения как "МиМ" напоминает мне наивно-эстетское разглядывание школьного глобуса. Как идеальна и совершенна его форма, как оригинально расположены цветовые пятна, как извилисты и прихотливы синие линии, как необычны голубые вкрапления на зеленом фоне и т.д. Но совсем не лишним будет узнать, что цветовые пятна - это океаны, моря, пустыни, горы, равнины. А синие линии - реки. А голубые вкрапления - озера. И у всего этого есть названия, только им принадлежащие.
Так и с МиМ - можно прочитать и понять его так, как мы сделали это давным-давно – «с фонариком под одеялом». И таким сохранили его в своей памяти. И понятия не иметь, кто такой Булгаков, и совершенно не интересоваться, «кого он там имел в виду, и какие страсти кипели в московских литературных кругах ». Можно даже «плевать на это».

Но из уважения к автору, к его труду, к его памяти не лишним будет знать - что же он хотел сказать нам романом всей своей жизни, закатным романом, романом-завещанием. Романом, который писался, переписывался, который был сожжен, восстановлен, опять частично уничтожен, опять восстановлен. Одних названий у которого было около дюжины. Ознакомиться с мнениями булгаковедов – очень противоречивыми и зачастую взаимоисключающими, вникнуть в их рассуждения, гипотезы, предположения, все сопоставить и найти островки истины в море слов. Понять, что роман сложен, многослоен, неоднозначен, что автор хотел сказать нам гораздо больше, чем мы по молодости, по незнанию услышали. Понять, наконец, эзопов язык романа.

Но можно ничего этого не делать. Роман настолько хорош, что им можно просто любоваться. Как глобусом.

Пы.Сы. Это мой давний должок, наконец-то собралась ответить.